Все
Отредактировано:14.08.12 23:36
Пастернак называл любовь высокой болезнью.
Вот интересно, кто-нибудь когда-нибудь задумывался о том, насколько неоднозначно читается слово «любовь», если сзади его не подпирает слово «быт»? Совместное хозяйство там, ремонт холодильника, дача, мор домашних насекомых, все дела. Всенепременные воскресные поездки в ультрасемейные Мекки — магазины ИКЕА и др. «Родительское собрание у сына в четверг, я надеюсь, ты сможешь отпроситься?..» Если все это вынести за скобки какой-нибудь самой обыкновенной среднестатистической семьи — то что там останется внутри? Хрестоматийный диалог из фильма «Любовь и голуби»? «Кака любофь?!.». А ведь любовь — это не реформа ЖКХ, прости господи. Не социальные гарантии. Да и вообще никакие не гарантии, к сожалению. Или — к счастью.
Да, с точки зрения муравейника любовь, не подкрепленная взаимными социальными и финансовыми обязательствами, выглядит несерьезно, и со стороны, как правило, оценивается очень жестко. «Это безумие», «никаких перспектив», «зря тратишь время», «ты ему моешь посуду, а он третий год не женится». Но с точки зрения любви как чувства в этом есть какая-то грандиозная подмена понятий. Вроде как дашь на дашь — я тебя люблю, значит, ты мне должен. Причем должен материальными ценностями — купи, обеспечь, докажи. А все же совсем не так — если мы, конечно, говорим именно про любовь. Про ту самую обжигающую, сумасводящую любовь, которую Пастернак называл высокой болезнью. Я тебя люблю — значит, я жива. И это — чудо. Единственное по-настоящему важное, что ты можешь мне дать.